СВЯТЕЙШАЯ
ТРИНОСОФИЯ

 

ЧАСТЬ I 

 

Эти строки, которые должны будут послужить вашему образо­ванию, ваш друг начертал в тюрьме для преступников, в подвалах Инквизиции. Думая о неоценимых преимуществах, которые вам должны доставить эти дружеские записки, я чувствую, как смяг­чаются ужасы заточения, столь же долгого, сколь и незаслуженно­го… Мне доставляет удовольствие думать, что в окружении страж­ников, отягченный кандалами, раб все еще может возвысить своего друга над могущественными монархами, которые правят этим ме­стом заточения.

Вы проникнете, мой дорогой Филошат, в святая святых высших наук; моя рука поднимет для вас непроницаемую завесу, скрываю­щую от глаз обычного человека дарохранительницу, святилище, куда Всевышний поместил тайны Природы, которые он предназначил лишь для немногих привилегированных существ, для Избранных, которых его Всемогущество создало, чтобы Видеть, и чтобы, возне­сясь вслед за ним в бесконечности его Славы, направить один из лучей, чье сияние окружает его золотой трон, на род человеческий.

Пусть пример вашего друга будет для вас полезным уроком, и тогда я благословлю долгие годы испытаний, посланных мне по воле злых людей. Два подводных камня, одинаково опасных, постоянно будут вcтречаться на вашем пути; один из них попирает священные права каж­дого индивидуума: это Злоупотребление властью, которую БОГ доверил вам, а другой будет причиной вашей гибели: это Болтли­вость… Оба рождены от одной матери, оба обязаны своим существованием Гордыне, а человеческая слабость вскормила их своим молоком; они слепы; мать ведет их; с ее помощью эти два чудови­ща донесут свое нечистое дыхание до сердца Избранных самим Всевышним. Горе тому, кто злоупотребит дарами неба для потака­ния своим страстям. Всемогущая рука, подчиняющая ему все Эле­менты, сломит его, как слабую тростинку; вечных мук не хватит, чтобы искупить его преступление. Духи ада будут с презрением смеяться над слезами существа, чей грозный голос столько раз зас­тавлял их дрожать в глубине огненных пропастей.

Я набрасываю эту устрашающую картину отнюдь не для вас, Филошат; друг человечества никогда не станет его мучителем… но

Болтливость, сын мой, эта властная потребность вызывать изумле­ние, восхищение, — вот бездна, которой я опасаюсь для вас. БОГ, предоставляет людям заботу наказать неосторожного служителя, по­зволившего взгляду профана проникнуть в таинственное святили­ще; о Филошат, пусть мои несчастья всегда приходят вам на ум. И я тоже знал счастье. Осыпанный дарами Неба, окруженный столь великим могуществом, что оно было недоступно человеческому по­ниманию, повелевающий духами, которые правят миром, счастливый от того счастья, которое я давал, я в лоне обожаемой семьи вкушал то блаженство, которое Всевышний дарит своим дорогим чадам. И одно мгновение все разрушило, я заговорил, и все исчезло как дым. О сын мой, не ходите по моим следам… Только бы суетное жела­ние блистать в глазах света не вызвало и вашу погибель… Думайте обо мне, ваш друг пишет вам из тюрьмы, и его тело раздавлено пытками. Филошат, подумайте о том, что рука, пишущая эти слова, вся в шрамах от оков, ее отягощающих… Бог наказал меня; но что я сделал жестоким людям, которые меня преследуют? Какое право они имеют допрашивать слугу Всевышнего? Они спрашивают меня, каковы доказательства моей миссии: мои свидетели — чудеса; мои защитники — мои добродетели, непорочная жизнь, чистое сердце; что я говорю, разве есть у меня еще право жаловаться? Я загово­рил. Всевышний отдал меня, лишенного сил и могущества, во власть беснований алчного фанатизма. Рука, которая раньше могла унич­тожить целую армию, сегодня с трудом может поднять цепи, ее тяготящие.

Я заблуждаюсь, я должен быть благодарен вечной справедли­вости, мстительный Бог простил своего кающегося сына. Дух Воз­духа проник сквозь стены, отделяющие меня от мира, осиянного светом; он явился предо мной и определил срок моего заточения. Через два года мои несчастья окончатся; мои палачи, войдя в мою темницу, найдут ее пустой; и вскоре, очищенный четырьмя элемен­тами, чистый, как дух огня, я вернусь в славную когорту, куда я был поднят Божественной добротой, но как далек еще этот срок! Какими долгими два года кажутся тому, кто проводит их в страданиях и унижениях! Мои преследователи, не удовлетворенные тем, что под­вергли меня самым жутким мучениям, применили более верные и более отвратительные средства; они обрушили бесчестье на мою голову; они опозорили мое имя. Дети, случайно приблизившись к стенам моей тюрьмы, в испуге пятятся; они боятся, что сквозь узкое отверстие, пропускающее, словно с сожалением, луч света в мою темницу, просочатся смертоносные испарения. О Филошат! это са­мый жестокий удар, который они только могли мне нанести…

Я еще не знаю, смогу ли я передать вам это послание…Трудно­сти, которые мне встретятся при попытке передать его из этой юдо­ли страданий на волю, я оцениваю по тем, которые пришлось пре­одолеть, чтобы его закончить. Лишенный всякой помощи, я сам сделал все, что мне было нужно. Огонь моей лампы, несколько монет и немного химических веществ, ускользнувших от присталь­ного взгляда моих палачей, позволили мне изготовить краски, укра­шающие этот плод досуга узника.

Воспользуйтесь указаниями вашего несчастного друга, они столь ясны, что заставляют меня опасаться, предполагая, что это писание может попасть в другие руки , а не в ваши; помните только, что все должно послужить вам. Одна только строка, плохо объясненная, один пропущенный знак помешает вам приподнять завесу, которой рука Создателя укрыла Сфинкса.

Прощайте, Филошат; не жалейте обо мне; милосердие Все­вышнего равно его справедливости. На первой же тайной ассамб­лее вы вновь увидите вашего друга. Приветствую вас в Боге. Очень скоро я поцелую моего брата с миром».

ЧАСТЬ II 

Была ночь. Луна, спрятанная за темными облаками, неверным светом озаряла глыбы лавы, окружающие solfatara. Я, с головой, покрытой льняным покрывалом, держа в руках золотую ветвь, без опаски продвигался к тому месту, где, согласно приказу, должен был провести ночь. Я брел по раскаленному песку, ощущая каждое мгновение, как он оседал под моими шагами; тучи клубились над моей головой; молнии пронизывали их и придавали кровавый отте­нок пламени вулкана… Наконец, я у цели, я вижу железный алтарь, кладу на него таинственную ветвь… я произношу грозные слова… В это мгновение земля вздрагивает под моими стопами, и раздается удар грома… Рев Везувия отвечает этому двойному удару; его огонь сливается с огнем молнии… Хоры Духов возносятся ввысь и зас­тавляют эхо повторять хвалы Создателю…Освященная ветвь, кото­рую я возложил на треугольный алтарь, воспламеняется; вдруг меня окружает густой дым, и я перестаю видеть. Погруженный во тьму, я, кажется, низвергся в пропасть. Не знаю, сколько времени я оставался в этом положении; но, открыв глаза, я тщетно искал те предметы, которые окружали меня ранее. Алтарь, Везувий, неапо­литанская равнина исчезли с моих глаз, я находился в просторном подземелье, один, вдали от всего мира… Возле меня лежало длинное белое одеяние; его свободно ниспадающая ткань показалась мне сделанной из льняных нитей, на массивной гранитной глыбе стояла медная лампа; над ней была черная доска с греческими надписями, указывавшими путь, которым я должен был следовать. Я взял лампу, надел белые одежды и углубился в узкий проход, стены которого были высечены из черного мрамора… Длина его была три мили; шум моих шагов пугающе громко разносился под его молча­ливыми сводами; наконец, я увидел дверь; за ней были ступени, по которым я спустился. Я уже довольно долго был в пути, и вдруг мне показалось, что впереди какой-то блуждающий свет; я спрятал лампу; я устремил взгляд на замеченный мной объект; но он ра­створился и исчез, словно призрак.

Без сожалений о прошлом, без страха перед будущим, я продол­жал путь; он становился все труднее… Я все дальше шел через галереи из блоков черного камня… и не осмеливался определить цель моего подземного путешествия. Наконец, после невероятно долгого пути, я попал в квадратное помещение; на каждой из его четырех стен была дверь; все двери были разного цвета, каждая из них выходила на одну из четырех сторон света. Вошел я через Северную дверь; она была черного цвета. Напротив меня была красная дверь; дверь Востока была синяя; напротив нее была осле­пительно белая… посередине этого зала была расположена квад­ратная глыба; в центре ее сверкала хрустальная звезда. На север­ной стене виднелась картина; на ней была изображена нагая до пояса женщина, черное покрывало ниспадало до колен; две сереб­ряные ленты украшали ее одежды; в руке она держала палочку; этой палочкой она касалась лба мужчины, стоящего напротив. Между ними был столик на одной ножке; на столе стоял кубок и лежало копье. От земли поднималось пламя, направленное, как казалось, в сторону мужчины. Надпись объясняла сюжет этой картины; еще одна надпись указывала мне, как я могу выйти из этого зала.

Рассмотрев картину и звезду, я хотел уйти. Но только я возна­мерился войти в красную дверь, как она, повершевшись на своих петлях с ужасающим лязгом, захлопнулась передо мной. Я хотел попытаться пройти через дверь, окрашенную в цвет неба, она не захлопнулась, но внезапно раздался шум, заставивший меня обер­нуться; я увидел, что звезда пришла в движение, она отделилась от алтаря и покатилась в открытую белую дверь. Я сразу же напра­вился следом за ней.

ЧАСТЬ III

 

Поднялся резкий ветер; мне стоило большого труда не дать моей лампе погаснуть. Наконец, моему взору открылось крыльцо из белого мрамора; я поднялся по девяти его ступеням. С последней ступени я увидел огромное водное пространство; справа от меня шумели стремительные водные потоки; слева совсем близко хо­лодный дождь падал вперемежку с массами града. Я смотрел на это величественное зрелище, когда звезда, приведшая меня на крыльцо и медленно качавшаяся над моей головой, вдруг погрузилась в пу­чину; я решил, что это было приказание Всевышнего. Я бросился в пучину волн.

Невидимая рука подхватила мою лампу и поставила ее на ма­кушку моей головы. Я рассекал пенные волны, стараясь достичь точки, противоположной тому месту, откуда я отправился. Наконец, заметив на горизонте слабый свет, я заторопился; я был посреди вод, и пот покрывал мое лицо; однако я напрасно тратил силы; берег, еле заметный вдали, казалось, удалялся от меня по мере того, как я продвигался. Силы начали покидать меня; я боялся не просто умереть, а умереть, не достигнув озарения… Я отчаялся и, подняв глаза, омытые слезами, к своду, вскричал: Judica judicium meum et redime me, propter eloquium tuum vivifica me (Вынеси мне приговор и спаси меня, твоей речью дай мне жизнь).

 

Я уже с трудом мог шевелить уставшими членами и погружался все больше и больше, как вдруг я заметил возле себя лодку. Ее направлял человек, обла­ченный в роскошные одежды; я заметил, что нос лодки был обра­щен к тому берегу, который я покинул; он приблизился ко мне, на лбу его блистал золотой венец: Vacle mecum, — сказал он мне, — mecum principium in terris, instruam te in via hacqua gradueris (Иди со мной, со мной, могущественнейшим в мире; я покажу тебе путь, который ты должен одолеть). Я сразу же ответил: Bonum est sperare in domino quam confidere in principibus… (Лучше верить в Господа, чем сидеть в окружении могущественных). И мгновенно лодка и Монарх погрузились в поток; казалось, новые силы текут по моим жилам; мне удалось достичь цели всех моих усилий.

 

Я был на берегу, покрытом песком зеленого цвета. Передо мной возвыша­лась серебряная стена; в ее толщи были врезаны две тонкие плас­тинки из красного мрамора, я подошел поближе: на одной были нанесены священные письмена, на другой выгравирована строка из греческих букв; между двумя пластинками был железный круг. Два льва, один красный, другой черный, располагались на облаках, и казалось, что они охраняли золотую корону, помещенную над ними. Возле круга можно было также видеть лук и две стрелы. Я прочел несколько знаков, начертанных на боку одного из львов. И только я успел разглядеть разные эмблемы, находившиеся на сте­не, как вдруг они исчезли вместе с ней.

ЧАСТЬ IV

 

Вместо стены передо мной появилось огненное озеро; расплав­ленные потоки серы и смолы бурлили в нем. Я вздрогнул; оглуши­тельный голос приказал мне пересечь это пламя, я подчинился, и мне показалось, что огонь стал утихать. Я долго шел сквозь пламя. Наконец я вышел в некое круговое пространство, где доброта не­бес позволила мне насладиться великолепным зрелищем.

Сорок огненных колонн украшали зал, в котором я находился. Одна сторона колонн горела живым белым огнем, а другая каза­лась затененной; ее покрывало черноватое пламя. В центре этого места возвышался жертвенник в форме змеи; зеленое золото укра­шало ее пеструю чешую, на которой отражалось окружающее пла­мя; глаза ее были похожи на рубины. Возле змеи находилась се­ребристая надпись. Роскошный меч был воткнут в землю рядом со змеей, а на голове ее стоял кубок.

Я услышал хор небесных духов; какой-то голос сказал мне: Срок окончания твоего труда приближается, возьми меч и ударь змею». Я вытащил меч из ножен и подошел к жертвеннику. В одну руку я взял кубок, а другой нанес ужасающий удар по горлу змеи; меч отскочил, раздался звон, как будто я ударил по бронзово­му колоколу. Как только я исполнил приказание голоса, жертвен­ник исчез; колонны затерялись в бесконечности; звук, который я услышал после удара мечом по жертвеннику, повторился, как будто тысячи ударов наносились одновременно; чья-то рука схватила меня за волосы и подняла к своду; свод раздвинулся и пропустил меня.

Суетливые призраки появились предо мной: Гидры и Ламии опутали меня змеями. Однако вид меча, который я держал в руке, разог­нал толпившуюся нечисть, подобно тому, как первые лучи утренне­го солнца рассеивают сновидения, хрупкие создания ночи.

Поднявшись по перпендикулярной линии через различные слои, образующие стенки шара, я вновь увидел свет Дня.

ЧАСТЬ V

 

И только я очутился на поверхности земли, как мой невиди­мый проводник повлек меня за собой еще быстрее. Скорость, с которой мы пересекали воздушные пространства, ни с чем не срав­нить, только с ней самой. В одно мгновение равнины, которые были подо мной, исчезли из виду. Я с изумлением заметил, что вышел из глубины земли на очень большом удалении от неаполи­танских окрестностей. Пустынная равнина, на ней несколько треу­гольных глыб — это было все, что я мог заметить.

Вскоре, несмотря на все уже перенесенные испытания, начались новые; земля казалась теперь только смутным облаком; я поднялся на огромную высоту; мой невидимый проводник покинул меня; долгое время я падал вниз сквозь пространство; и вот уже земля снова разворачивалась перед моим помутившимся взором… я уже мог подсчитать, через сколько минут я разобьюсь об одну из скал. И тут, быстрый, как мысль, мой проводник устремился вслед за мной; он подхватил меня и опять поднял, потом опять отпустил; наконец, он начал возносить меня вместе с собой на безмерную высоту; я видел, как проносились мимо меня небесные тела, как планеты вра­щались у моих ног. И вдруг дух, который нес меня, прикоснулся к моим глазам; я потерял сознание. Не знаю, сколько времени я пробыл в таком состоянии.

Очнувшись, я нашел себя лежащим на богатом ложе; ароматы цветов насыщали благоуханием воздух, который я вдыхал… Синее платье, усыпанное золотыми звездами, сменило мою льняную одеж­ду; напротив меня был желтый алтарь. Из него поднималось чистое пламя; никакой другой субстанции, кроме самого алтаря, не питало его… У основания алтаря были выгравированы черные сим­волы. Рядом находился зажженный факел, блиставший, подобно солнцу; наверху была птица с черными стопами, серебряным телом, красной головой, черными крыльями и золотым горлом. Она все время двигалась, но без помощи крыльев. Летать она могла только среди пламени. В клюве ее была зеленая ветвь, имя ее …

имя алтаря … 

Алтарь, птица и факел — это символы всего; ничто без них не может быть сделано; они сами суть все, что только есть доброго и великого. Факел называется … 

Эти различные эмблемы были окружены четырьмя надписями. 

ЧАСТЬ VI

Я обернулся и увидел огромный дворец; его основание покои­лось на облаках; его масса состояла из мрамора; форма его была треугольной; четыре этажа колонн возвышались один над другим. Заканчивалось здание хрустальным шаром. Первый ряд колонн был белого цвета, второй черного, третий зеленого и последний был сверкающего красного цвета. Полюбовавшись этим творением веч­ных художников, я захотел вернуться в то место, где были алтарь, птица и факел; я хотел еще понаблюдать за ними, но они исчезли.

Я искал их глазами, как вдруг двери дворца распахнулись; почтен­ный старец вышел из них; одежда его походила на мою, за исклю­чением сверкавшего на его груди золотистого солнца; в правой руке он держал зеленую ветвь; другой рукой он поддерживал ка­дило; к воротнику его была прикреплена деревянная цепь; остроко­нечная тиара, похожая на тиару Зороастра, покрывала его седовла­сую голову. Он приблизился ко мне; на его губах была приветли­вая улыбка:

«Поклоняйся Богу, — сказал он мне на персидском языке, — это он поддержал тебя во время твоих испытаний, дух его был с тобой; сын мой, ты упустил возможность, ты мог в тот момент схватить птицу Факел … и алтарь … и ты бы стал одновременно Алтарем, Птицей и Факелом. А те­перь, чтобы достичь самых секретных мест Дворца высших наук, тебе придется пройти через все его повороты, идем… я должен познакомить тебя с моими братьями». Он взял меня за руку и ввел в просторный зал.

Обычные глаза не могут представить себе форму и богатство украшавших его орнаментов… Триста шестьдесят колонн окружа­ли его со всех сторон; на потолке был крест красного, белого, синего и черного цвета; его поддерживало золотое кольцо. В центре зала стоял треугольный алтарь, состоящий из четырех элементов; на его трех углах находились птица, алтарь и факел. «Их имена измени­лись, — сказал мне мой гид; — здесь птицу зовут … Алтарь … а факел … зал называется … треугольный алтарь  A0ANHP

 

Вокруг алтаря располагались троны, числом восемьдесят один; на каждый из них можно было подняться по девяти ступеням не­равной высоты; их покрывали красные чехлы.

Пока я разглядывал троны, раздался звук трубы; при этом звуке двери зала распахнулись, и вошли семьдесят девять персон, все были одеты, как мой проводник. Они медленно подошли и воссели на троны. Мой проводник стоял рядом со мной. Старец, отличавшийся от своих братьев пурпурной накидкой, края которой были украшены вышитыми письменами, поднялся, и мой вожатый начал говорить на священном языке: «Вот один из детей наших, которого Бог хочет сделать великим, подобно его отцам». «Да исполнится воля Госпо­да», — ответил старец. «Сын мой, — прибавил он, обращаясь ко мне, — ваше время физических испытаний окончилось… Вам оста­лось совершить дальние путешествия, отныне ваше имя будет

 

Прежде чем пройти по этому зданию, восемь моих братьев и я сделаем вам каждый по подарку». Он подошел ко мне и с поцелу­ем мира вручил куб из серой глины; он называется

 

второй из них дал мне три цилиндра из черного камня, называемого …

третий — округлый кусок хрусталя, который называют … 

четвертый — султан из синих перьев, называемый … 

пятый добавил к этому серебряный сосуд,  называемый … 

шестой — кисть винограда, известного среди Мудрецов под именем … 

седьмой подарил мне фигурку птицы, формой напоминавшую …

П]Т\.

но не имевшую таких же ярких цветов; она была из серебра. «У нее то же имя, — сказал он мне, — ты должен дать ей те же достоинства». Восьмой дал мне маленький алтарь, также напоми­нающий алтарь

ГР1Ш1

 

И наконец, мой проводник вложил в мою руку факел, сделан­ный, как и 

m

из блестящих частиц; он был погашен. «Ты, как и твои предше­ственники, —• добавил он, — должен будешь дать ему те же досто­инства». «Подумай об этих дарах, — сказал мне затем главный мудрец, — все они также стремятся к совершенству; но ничто не совершенно само по себе, и только из их смеси должно будет выйти божественное творение. Знай также, что все они — ничто, если ты их не применишь в том порядке, в котором они тебе были даны. Второй дар, который нужен для того, чтобы использовать первый, будет только грубым веществом, не имеющим ни тепла, ни пользы, без того, который идет вслед за ним. Заботливо храни подарки, кото­рые ты получил, и начинай путешествия после того, как выпьешь из кубка жизни».

В хрустальном кубке он подал мне искрившийся шафрановый напиток; вкус его был великолепен, от него исходил тончайший аромат. Пригубив напиток, я хотел вернуть кубок.

«Допей, — сказал мне старец, — этот напиток будет твоей единственной пищей во время твоих путешествий». Я подчинился и почувствовал, как божественный огонь пробежал по всем фибрам моего тела; я стал сильнее, смелее; даже мои умственные способно­сти, казалось, удвоились.

Я поспешил приветствовать Мудрецов верховной ассамблеи, которую я должен был покинуть, и, следуя указаниям моего про­водника, вошел в длинную галерею, расположенную справа от меня. 

ЧАСТЬ VII

Вблизи входа в галерею, где я находился, был железный чан; при моем приближении он наполнился кристально чистой водой, которая очищалась на белом очень мелком песке. Чан был оваль­ной формы; его поддерживали три бронзовые опоры. Черная пла­стина, врезанная со стороны, обращенной к двери, содержала не­сколько надписей; над ней две колонны из зеленого мрамора под­держивали округлую мраморную дощечку.

На ней в окружении двух надписей можно было видеть знак священной печати, образованный четырехцветным крестом, прикреп­ленным к золотой поперечине, поддерживавшей два круга, внутри которых было два других концентрических круга, больший — чер­ный, меньший — красный. На одной из колонн был укреплен се­ребряный топор с синей рукояткой: он назывался …

Прочитав надписи, я приблизился к чану и начал омовение: сначала окунул руки, и в конце концов весь погрузился в него.

Там я оставался три дня; когда я вышел из воды, то заметил, что она потеряла свою прозрачность; песок стал сероватого цвета; частицы цвета ржавчины плавали в жидкости. Я хотел вытереться льняным покрывалом, но на месте впитывавшихся тканью капель воды беспрерывно появлялись новые. Я отказался от мысли осу­шить свое тело с помощью покрывала и, оставаясь в тени, провел в неподвижности полных шесть дней.

 

В конце этого срока источник воды иссяк; я высох и чувство­вал себя более легким, хотя, как мне казалось, силы мои возросли. Некоторое время я прогуливался, потом вернулся к чану; вода, ко­торая в нем находилась, исчезла; вместо нее появилась красноватая жидкость; песок стал серым и металлическим. Я снова погрузился в чан, следя за тем, однако, чтобы провести в нем всего несколько мгновений; выходя из чана, я увидел, что часть жидкости была по­глощена моим телом. На этот раз я не пытался с помощью покры­вала осушить жидкость, которой я пропитался; она была настолько крепкой и едкой, что мгновенно испортила бы покрывало.

 

Я оказался в противоположном конце галереи и вытянулся на ложе из теплого песка; там я провел семь дней. После этого я вернулся к чану; вода была похожа на первоначальную; я погру­зился в нее и, тщательно вымывшись, вышел. На этот раз мне уда­лось вытереться без труда. И наконец, очистившись в соответствии с полученными указаниями, я уже был готов выйти из этой галереи, в которой провел шестнадцать дней.

ЧАСТЬ VIII

Через низкую узкую дверь я вышел из галереи и вошел в круг­лое помещение; его панели были сделаны из ясеня и сандалового дерева. В глубине помещения, на подставке из виноградных лоз, находилась глыба сверкающей белой соли. Над ней была картина: она представляла белого льва в короне и виноградную ветвь; оба они были на одном помосте, который поддерживался дымом горя­щего костра. Справа и слева от меня располагались две двери: одна из них выходила на иссохшую равнину. Там постоянно дул сухой обжигающий ветер. Другая дверь выходила на озеро, на краю кото­рого виднелся фасад здания из черного мрамора.

Я приблизился к алтарю и взял в руки немного блестящей белой соли, которую Мудрецы называют

 

но я предпочел пересечь озеро, а не идти по длинной дороге, кото­рую нужно было бы пройти, чтобы добраться до моста, следуя извилинам скалистого берега. Я вошел в воду; она была густая, как цемент; я заметил, что плыть было бесполезно; повсюду мои ноги ощущали дно. Я шел через озеро тринадцать дней. Наконец, я дошел до противоположного берега. 

ЧАСТЬ IX

.

 

Земля имела темный цвет, похожий на цвет воды, в которой я путешествовал; еле заметный уклон привел меня к подножию зда­ния, замеченного мной издалека. Оно имело форму вытянутого че­тырехугольника; на фронтоне были выгравированы какие-то знаки, похожие на те, что использовали священники древних персов. Все здание было из черного матового базальта; двери были из кипари­сового дерева; они открылись и впустили меня.

Неожиданно поднявшийся теплый и влажный ветер быстро подтолкнул меня в середину зала и одновременно захлопнул за мной двери… Я очутился в полутьме; постепенно мои глаза при­выкли к слабому свету, царившему в этом помещении, и я смог различать окружавшие меня предметы. Свод, стены и пол зала были черные, как эбеновое дерево; мое внимание привлекли две картины на стене. На одной из них был изображен конь, подобный тому, который погубил Трою. Из его приоткрытого чрева выпал человеческий труп. На другой картине был изображен человек, умерший много времени назад; отвратительные насекомые гниения копошились на его лице и пожирали вещество, которое их породи­ло. На одном из полуразложившихся предплечий умершего уже были видны кости. Возле трупа был изображен человек, одетый в красное, который пытался приподнять тело; звезда блистала на его лбу, черная обувь была на его стопах; три черные пластины, запол­ненные серебряными знаками, были помещены над и под картинами, а также между ними. Я прочел их и прошел по всему залу, где мне предстояло провести девять дней. В одном более темном углу находилась груда черной земли, жирной и насыщенной животными частицами. Я хотел взять не­много, но голос, оглушительный, как звук трубы, запретил мне это делать. «Только восемьдесят семь лет эта земля находится в этом зале, — сказал мне голос, — когда пройдет еще тринадцать лет, только тогда ты и другие Божьи дети смогут ей воспользоваться». Голос смолк, но последние звуки еще долго вибрировали в этом храме безмолвия и смерти. Проведя в нем предписанное время, я вышел через дверь, противоположную той, через которую вошел. Я снова увидел свет, но он был не слишком ярким после черного зала, и не утомил мои глаза, привыкшие к полутьме.

Я с удивлением увидел, что для того, чтобы подойти к другим зданиям, мне нужно было пересечь озеро, еще более широкое, чем первое. В воде я шел восемнадцать дней. Я вспомнил, что при первом переходе через озеро, по мере того как я продвигался, воды озера становились все более темными и густыми; в этом же озере наоборот, чем ближе я подходил к берегу, тем светлее становились воды. Моя одежда, которая во дворце стала черной, как стены, теперь показалась мне сероватой; она постепенно обретала цвет, однако не стала полностью голубой, а скорее цвет приближался к прекрасному зеленому оттенку.

Восемнадцать дней спустя я вышел на берег по ступеням из белого мрамора. Черный зал назывался …

Первое озеро …

Второе —

   

ЧАСТЬ Х 

На некотором расстоянии от берега роскошный дворец возно­сил ввысь белоснежные колонны; отдельные части его соединялись портиками огненного цвета. Архитектура всего здания была лег­кой и воздушной. Я подошел к дверям; на фронтоне была изобра­жена бабочка. Я вошел; весь дворец представлял собой один зал… его окружали три ряда колонн. Каждый ряд был образован двад­цатью семью белоснежными колоннами.

В центре здания была фигура человека; он выходил из гробни­цы; его рука, опиравшаяся на копье, ударяла по камню, который его прежде запирал. Зеленый драпированный набедренник опоясывал его чресла, золото блестело внизу его одежды; на груди его висела квадратная пластина, на которой я различил несколько букв. Над этой фигурой парила висящая золотая корона, и, казалось, фигура стремится приподняться в воздух, чтобы схватить ее. Над короной была пластина из желтого камня, на которой было выгравировано несколько эмблем. Я разобрал их с помощью надписи, обнаружен­ной мной на могиле, и другой, которая была на груди человека.

В этом зале, называемом …

я провел время, нужное, чтобы осмотреть все его закоулки, и вскоре вышел из него с намерением направиться через обширную равнину к башне, замеченной мной на довольно большом удалении.

ЧАСТЬ XI

Как только я покинул ступеньки дворца, то заметил порхав­шую передо мной птицу, похожую на …

но у этой, кроме собственных крыльев, были еще крылья бабочки. Голос из облака приказал мне поймать ее и привязать. Я бросился за ней, птица не летела, но с помощью крыльев бежала с очень большой скоростью. Я преследовал ее, а она бежала передо мной и заставила меня несколько раз пересечь равнину на всей ее протя­женности. Я бежал за птицей не останавливаясь; наконец, после девяти дней бега я заставил ее вбежать в башню, которую я видел издалека, выходя из

 

Стены этого здания были из железа. Тридцать шесть столбов из этого же металла поддерживали их, внутри они были из того же материала и инкрустированы блестящим железом. Фундамент башни был выполнен таким образом, что уходил под землю на двойную высоту башни. Едва птица вбежала в здание, леденящий холод, казалось, охватил ее. Напрасно она силилась подвигать отяжелев­шими крыльями; она еще шевелилась, порываясь бежать, но так слабо, что я настиг ее чрезвычайно легко.

Я схватил ее и, пропустив через ее крылья железный гвоздь затем привязал ее к полу башни с помощью молота, называемого …

Только я закончил, у птицы появились новые силы; она больше не вырывалась, но ее глаза стали блестящими, как топазы.

Я был занят ее разглядыванием, как вдруг мое внимание при­влекла группа, размещенная в центре зала. Она представляла пре­красного цветущего юношу, который держал в руках прут, обвитый двумя переплетенными змеями, и пытался вырваться из рук другого человека, высокого и сильного, опоясанного кушаком, и в железном шлеме, над которой колыхался красный султан; рядом с ним был меч; он опиралась на щит, испещренный иероглифами; вооружен­ный человек держал в руках тяжелую цепь; он сковывал ею тело и ноги подростка, который тщетно старался убежать от своего ужас­ного противника; на двух красных дощечках были надписи. Я покинул башню и, открыв дверь, находившуюся между двумя стол­бами, очутился в просторном зале.

ЧАСТЬ XII

Зал, в который я только что вошел, был абсолютно круглым, он напоминал внутреннюю часть шара, сделанного из вещества твердо­го и полупрозрачного, похожего на хрусталь, отовсюду в него прони­кал свет. Внутренняя часть опиралась на широкий таз, наполненный красным песком, ровное и приятное тепло царило в этом круглом помещении. Мудрецы называют этот зал

с песком, который его поддерживает, называется …

 

Я с изумлением разглядывал этот хрустальный шар, и вдруг но­вое явление возбудило мое восхищение: от пола зала тихо начал подниматься влажный шафранный пар; он окружил меня, мягко приподнял и в течение тридцати шести дней нес меня к верхней части шара.

После этого пар ослаб, я постепенно опустился и, наконец, ока­зался на полу; моя одежда изменила цвет; когда я входил в зал, она была зеленой, теперь стала ослепительно красной. Напротив, песок, на котором лежал шар, потерял свой красный цвет и приобрел различные оттенки черного. После окончания моего спуска я про­вел еще три дня в этом зале.

После этого я вышел из зала и попал на широкую площадь, окруженную колоннадами и позолоченными портиками; посреди площади стоял бронзовый пьедестал, на нем была установлена группа, представлявшая высокого и сильного человека; его величественная голова была покрыта шлемом, увенчанным короной; сквозь ячейки его золотой кольчуги проглядывала синяя одежда; в одной руке он держал белую палку, покрытую письменами, а другую протягивал прекрасной женщине; на его спутнице не было никакой одежды, солнце сияло на ее груди; в правой руке она держала три шара, соединенных золотыми кольцами; венок из красных цветов укра­шал ее прекрасные волосы, она устремлялась ввысь и, казалось, ув­лекала туда за собой и воина, который ее сопровождал; их обоих несли облака; вокруг группы, на капителях четырех колонн из бело­го мрамора, были установлены бронзовые статуи; у статуй были крылья, и казалось, они трубили в трубы.

Я пересек площадь и, поднявшись на мраморное крыльцо, нахо­дившееся предо мной, с изумлением увидел, что вернулся в тронный зал (первый, в котором я очутился, прибыв во дворец Мудрости).

 

Треугольный алтарь все еще стоял в центре зала, 
но птица, алтарь и факел теперь объединились и образовали одно целое.

 

Возле них находилось солнце из золота.

 

меч, который я принес из огненного зала,
лежал в нескольких шагах от этого места,
на подушках одного из тронов.

 

 

  

Я взял меч
и, ударив солнце, обратил его в пыль.

 

Потом я прикоснулся к нему,
и каждая молекула стала золотым солнцем,
по­добным тому, которое я разбил.

 

Великое Делание совершено!
провозгласил в это мгновение громкий мелодичный голос.

 

На этот крик дети света поспешили присоединиться ко мне.

Врата бес­смертия были открыты мне.

 

Пелена, застилающая глаза смертных, рассеялась.

 

Я УВИДЕЛ!

и духи, управляющие элементами,
призна­ли меня своим учителем.